— Шарипов мертв, — бесстрастно возразил старший команды.
— Да-да, погиб. Часть людей после его смерти ушла из банды. По домам, кто куда… А мы втроем… В общем сотрудничаем с оставшимися. Они теперь сами по себе — никому не подчиняются.
Майор усмехнулся, продолжив мысль за пленника:
— Лишились вы, бедолаги, халявных баксов. Зарплата в милиции смешная, а жить хочется хорошо. И не завтра, а сегодня. Верно?
Чеченец замялся, потерянно жуя губами…
— Потому и похищаете людей, чтоб сдирать с их родни выкупы, Отстегнет родня бабки — отпустите. Не отстегнет — одному для науки и острастки следующих башку срежете, остальных продадите в рабство за кордон — на конопляные плантации. В любом случае свою выгоду поимеете. Верно, абрек?
И снова тот промедлил с ответом, а через секунду извивался, корчился от боли…
— Чем вооружены? — поглядывая в окно, монотонно продолжал мрачный, с многодневной щетиной на щеках офицер.
— Ав… Автоматы… И… Снайперка. Одна снайперка. Ну, там… гранаты, пяток пистолетов…
— Гранатометы?
— Нет, ни одного! — испуганно замотал головой милицейский, шумно выдыхая воздух.
А в глазах майора внезапно блеснул азарт, губы тронула улыбка. Он выудил из кармана заветную темно-зеленую косынку, сложил вдвое и начал повязывать вокруг головы, скрывая под тонкой материей нижнюю часть лица. Этот своеобразный ритуал его бойцы давно и привычно воспринимали как команду: «всем готовность № 1»…
— Пора, — кивнул он тому, что стоял на ступеньках. — Водила — дверь!
Дверь чуть осела и с тихим шипением ушла назад. Боец выглянул наружу и, почти не прицеливаясь, выпустил две пули в стекло задней дверцы милицейской «Нивы». Скорость передвижения автомобилей по ухабистой лесной дороге была невысока. После приглушенных хлопков «вала» русский внедорожник прокатился по колее с десяток метров, однако, в ближайший поворот не вписался и, несильно тюкнувшись носом в толстый древесный ствол, замер с заглохшим двигателем.
Следом тормознул и автобус.
— Останешься здесь. Отвечаешь за пассажиров и водилу, — поднялся с кресла офицер.
— Есть, товарищ майор! — выпалил связист.
— Своих не выпускать, чужих расстреливать без предупреждения. Доведется палить через окна — будь поаккуратней — лицедеев не зацепи.
С этими словами офицер покинул вслед за бойцами салон. А дальше последовало слаженное действо сотрудников спецназа, походившее со стороны на театральное представление — точно камерная труппа талантливых артистов привычно разыгрывала хорошо отрепетированную сценку.
Двое из группы майора извлекли из «Нивы» тело с продырявленной, окровавленной спиной, швырнули его в высокую траву под ближайшим кустом. Другая пара занималась пленным. Продажного мента подвели к вездеходу, грубо впихнули в водительское кресло и замкнули болтавшийся на левом запястье наручник на рулевом колесе; сами бойцы устроились сзади. Последняя пара спецназовцев и вовсе исчезла из поля зрения, зато послышалась возня сверху — кто-то забрался на автобусную крышу.
Потом все стихло. Трое людей в военной форме бесследно растворились в лесу; две плечистые фигуры с автоматами виднелись сквозь стекло задней двери «Нивы»; а двое, должно быть, распластались на крыше.
Милицейский автомобиль вернулся в наезженную колею и потихоньку поехал дальше. Тронул за ним и автобус…
Сидящие у левых окон «фабриканты» с ужасом проводили оставшийся под ветвями разлапистого куста труп милиционера. Одна рука его была неестественно вывернута назад, лицо утопало в густой траве; из-под задранной правой брючины торчала длинная стопа в приспущенном сером носке; слетевший ботинок валялся рядом. По обращенной кверху белой ладони уже ползали какие-то черные насекомые, над окровавленной рубашкой кружили вездесущие мухи…
А взгляды тех, кто обосновался по правому автобусному борту, нет-нет да натыкались на тело милицейского прапорщика, так и оставленное лежать в проходе. И на его рубашке зияла дырка посреди расплывшегося пятна, а из-под груди по полу растеклась огромная лужа, протянувшаяся черным глянцем едва не до водительского места.
Потом пассажиры невольно стали посматривать вперед — к самому первому ряду кресел, где еще три минуты назад находился немногословный взыскательный офицер. До самых выдержанных, самых стойких пассажиров добралась догадка: его появление в качестве сопровождающего вовсе не было случайным, а череда страшных событий, развивается не спонтанно, и не так, как задумано чьей-то злой и бессовестной фантазией. Нет. Все рассчитано и происходит согласно воле именно этого человека.
Сейчас его место занимал щуплый молоденький солдатик — неусидчивый от напряженья, бледный от страха и взъерошенный от безвестности. Казалось, крикни над его оттопыренным ухом, и лишится мальчишка чувств. Однако никто отныне не помышлял о нарушении запретов, озвученных ранее майором. И даже фурию с длинноволосым типом бросало то в жар, то в холод при воспоминании о своем дерзком поведении — оба сидели, вжавшись в спинки кресел и намертво вцепившись пальцами в подлокотники. Офицер со своими людьми исчез, да мелкая вина перед ним вдруг почудилась преступлением, и тяжкое ожидание кары рисовало несусветные ужасы: будто под кустами у следующего поворота могут ненароком остаться и их бездыханные, окровавленные тела…
Плача, она вытирала руками слезы, размазывая по щекам грязь, ползала на четвереньках от одного приятеля к другому и, обнимая по очереди, твердила:
— Мальчики!.. Как хорошо, что вы живы. Дорогие мои мальчики!..
Да, они, слава богу, были живы. Знакомые спортсмены подзадержались, но все ж подоспели вовремя — две битком набитые ими машины влетели на пустырь, когда Майская со страшным визгом подбегала к эпицентру сражения. Боксеры и каратисты повыскакивали из салонов и, не мешкая, кинулись на выручку компании Бритого…
Спустя несколько минут наступила развязка — Хлебопёка с гоблинами оттеснили к четырем машинам, а потом уж свистели и улюлюкали вслед поспешно уезжавшим бандитам.
Больше всех досталось красавчику Ганджубасу. Он отлеживался посреди пустыря и даже не пытался встать. В драке Ванька участвовал не дольше минуты, да успел огрести с десяток мощных ударов — кровь обильно сочилась из носа; левый глаз начинал заплывать; кажется, были здорово отбиты почки…
Валерон и Палермо сидели на земле недалеко друг от друга. И они выглядели не лучшим образом: Барыкин держался за правую руку, по которой звезданули бейсбольной битой; Белозеров плевался кровью и осторожно ощупывал припухшее ухо.
Владелец «восьмерки» кое-как доковылял до машины и, привалившись боком к багажнику, никак не мог достать из кармана ключей.
Клава в третий раз попытался встать, да опять покривился от боли в бедре.
В строго вертикальном положении пребывал один Бритый. Пошатывался, матерно бубнил, но упрямо стоял. Этого крепыша не сумела сбить даже та кодла, навалившаяся на него перед приездом подмоги.
— Чё, Серега, поедете с нами или отлежитесь? — участливо спросил его один из боксеров.
— Езжайте, мы немного попозже. На «восьмерке»… — тяжело дыша, отвечал тот
— Тогда бывайте, — хлопнул дружан по его ладони.
— Пока… Спасибо, мужики!..
— Не стоит. Зови, если чё — поможем.
Две легковушки, основательно просевшие под весом накаченных молодцов, неторопливо поехали в сторону города.
— Ну, как ты, Ваня? — послышался Юлькин голос.
— Нормально, — отозвался тот и негромко уточнил: — Лицо мое, небось, на баклажан похоже?
— Нет, не похоже. Хорошее лицо. Немножко глазик пострадал, но это ничего
— пройдет. Ты вставай, Вань. Нельзя долго лежать на холодной земле.
Она помогла ему встать, подвела к машине; потом вернулась за следующим. Но парни уж и сами, кряхтя и охая, поднимались.
Скоро все шестеро, прижавшись друг к другу в тесном салоне «восьмерки», возвращались в Солнечный. Единственная девушка сидела на коленях у парней. Какое-то время в машине стояла гробовая тишина.